Она глубоко вздохнула при виде картины, полной очарования: водопад, окутанный дымкой, тихий водоем, олени, лучи света из вышины, отбрасывающие на все золотые блики, словно даря благословение. Она пожалела, что у нее нет с собой альбома и самых чудесных красок. Но даже если бы они у нее и были, она понимала, что никогда не сумела бы воссоздать на бумаге это воплощение спокойствия. Не сумела бы передать переполнявшую ее радость, что она может разделить все это с тихим, сложным человеком, стоящим рядом. Человеком, способным на исключительную мягкость, позволяющую завоевать доверие животных, и в то же время умевшим приглушить самые бурные эмоции. Она начала его понимать. Какое-то время она ненавидела отца за то, что он сделал; гнев в ней до сих пор остался, хотя теперь ее укротила отцовская боль и сожаление.
Пока они наблюдали за животными, небо совсем посветлело, и олени скрылись в лесу, моментально слившись с окружающей природой, словно их здесь и не было.
Она повернулась и посмотрела на Рейфа, зная, что глаза ее выражают то, что у нее на сердце.
— Неважно, что ты думаешь, — запинаясь, произнесла она, — без тебя мне не будет жизни.
На его щеке заиграл желвак.
— Ты не понимаешь, — сказал он.
— Нет, понимаю, — возразила она, изо всех сил стараясь, чтобы он ей поверил. — Знаю, ты думаешь, для меня будет лучше, если ты оставишь меня. Не будет. Я не ребенок, Рейф. Я никогда… не испытывала таких чувств и никогда не буду испытывать по отношению к кому-либо. Ты можешь уйти, но с тобой уйдет и часть меня, а то, что останется, уже ни на что не сгодится.
— Я возвращаюсь в тюрьму, — сказал он, приняв наконец решение, к которому шел последние несколько часов.
Он полагал, что это будет самый трудный шаг в его жизни, но покинуть Шей оказалось гораздо трудней.
— Ты говорил, что никогда туда не вернешься.
— Твой отец научил меня, что нельзя убежать от содеянного, — медленно произнес он. — Со вчерашнего вечера я пытаюсь примириться с этой мыслью.
— У тебя была причина так поступить, — бурно отреагировала она.
— Но я не должен был вовлекать Клинта и остальных. Не должен был допустить убийств старателей. Этого ничего не было бы, не появись я здесь.
— К убийству ты не имеешь никакого отношения.
— Разве? Ненависть порождает ненависть, Шей. Насилие порождает насилие. Мне следовало просто радоваться, что я наконец-то свободен.
— Тогда я бы не встретилась с тобой.
— Да. Ты поселилась бы на ранчо как дочь Рэндалла, принимала бы ухаживания поклонников, вышла замуж, — Он смешался:
— Завела семью.
— Не думаю, — мягко произнесла она. — Мне кажется, я всю жизнь ждала тебя. Другой мне не подошел бы.
Он криво усмехнулся:
— Тебе, должно быть, нравятся безнадежные случаи.
— Вовсе ты не безнадежный случай, — возмутилась она.
— Шей, я всю жизнь один. Я не знаю, что значит жить вдвоем… даже если бы появилась такая возможность.
— И у тебя… никогда никого не было?
Он ответил не сразу.
— Только однажды. Мы… собирались пожениться. Она вернула кольцо… не сама, а просила кого-то передать… когда против меня выдвинули обвинение.
Шей почувствовала, как ее захлестывает возмущение и ревность.
— Она тебе не поверила?
— Она даже ничего не спрашивала, — ответил Рейф, пожав плечами.
— Тогда хорошо, что ты от нее избавился, — сказала Шей, догадавшись по сухости его тона, какая за всем этим скрывается рана. Неудивительно, что он никому не доверял.
Рейф холодно улыбнулся:
— В конце концов я пришел к такому же заключению, но…
Ему незачем было договаривать фразу. Рана действительно болела. И Шей возненавидела ту незнакомую женщину, из-за которой он стал таким подозрительным.
— И ты полагаешь, я могу поступить, как она?
— Не знаю, — искренне ответил он. — Я давно уже ни на что не надеюсь.
— Поэтому ты сейчас решил сдаться?
Он бросил на нее сердитый взгляд.
— Брось, Рейф! — потребовала она. — Не сдавайся. Они не могут посадить тебя в тюрьму, особенно теперь, когда отец…
— Они могут сделать все, что захотят, и я не собираюсь торговать своей жизнью в обмен на жизнь твоего отца.
— А мне казалось, что именно этого ты и добивался, — парировала Шей, внезапно разозлившись и потеряв осторожность.
Гнев засверкал в его глазах.
— Господи, до чего же мы с тобой дошли? — Она поднесла руку к его лицу. — Ты очень много мне дал, Рейф Тайлер, как и… мой отец за эти несколько дней. Теперь ему предстоит… кое-что сделать, и мне нужна твоя помощь. Мне нужен ты.
Он отвернулся от нее. Он никогда не мог помочь тому, кто нуждался в нем. Никогда. Он вспомнил того шестилетнего мальчугана, которого держали команчи, когда насиловали и убивали его мать. Он тогда чувствовал себя таким беспомощным, словно мог что-то сделать… но не сделал…
А потом была армия, и это случилось вновь. Его перевели на другую должность, и отделение, которое он обучал, попало под командование высокомерного честолюбца и на его глазах таяло под пулями. Тогда ему удалось спасти Клинта и Бена, но очень многие погибли.
Если бы только он начал действовать раньше…
А теперь в нем нуждалась Шей Рэндалл, и он серьезно опасался, что снова потерпит неудачу.
— Рейф…
Он повернулся. Она стояла, в зеленом платье, такая стройная и сильная. Сильнее его и Рэндалла, тут же подумал он. Она была готова рискнуть. Всегда была готова, с первой минуты, как попала сюда, с той минуты, как уехала из Бостона на поиски неизвестного отца.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Едем с нами, и не мешай отцу поступить так, как ему велит долг.