Он оторвался от ее губ и теперь покрывал ее лицо легчайшими поцелуями. Она закрыла глаза. Ей хотелось только чувствовать и наслаждаться каждым мгновением. Запомнить. Запомнить навсегда.
Рейф расстегнул ей платье, его руки скользнули под сорочку. Она не носила корсета, ей казалось глупым мириться с таким неудобством здесь, в горах, а теперь она была этому рада, потому что его рука легко нашла ее грудь и дотронулась до нее почти с благоговением. Шей почувствовала, как грудь налилась упругостью и затрепетала.
И заныла. Нестерпимо заныла. Шей показалось — ее сейчас разорвет от чувств, от новых ощущений, терзавших тело. Новых и чудесных, возбуждающих и томительных.
Она крепче прижалась к нему, неосознанно стремясь слиться с ним воедино. Провела руками по его спине и, коснувшись шеи, игриво вплела пальцы в густые кудри.
В ответ он оторвался от ее груди и, развязав ленточку, погрузил руки в ее волосы. Волосы упали ей на плечи и грудь.
— Господи, до чего ты красива, — прошептал он. Это было сказано почти с обожанием, и она ощутила себя красивой. Впервые в жизни — по-настоящему красивой. Не думая о ране, Рейф подхватил ее на руки, и она замкнула объятия у него на шее. Он пронес ее несколько шагов и опустил на ложе из сосновых иголок, ставших мягкими после того, как пролежали на земле несколько месяцев. Он опустился рядом с ней на колени, напряженно всматриваясь ей в лицо, и она знала, что он ждет ее «нет».
Она не могла так сказать. Не хотела. Он был ей нужен как никто другой. Она хотела увидеть, как глаза его оттают, губы улыбнутся и суровые складки на лице разгладятся. Она хотела услышать его смех. Она хотела любить его. Но об этом сказать не смела.
Только глазами дала понять, что он нужен ей так же, как она ему.
Взгляд его не подобрел, губы не улыбнулись и лицо не разгладилось, когда его руки сняли с нее платье и сорочку и стянули панталоны. Он проделал все это с той же напряженной сосредоточенностью, с какой тренировал коня, лечил медвежонка или колол дрова. Она с печалью подумала, что он совершенно разучился радоваться. Как будто угадав ее мысли, он на секунду замер в нерешительности, прежде чем совлечь с нее последнюю одежду.
Какой-то миг его пальцы оставались на ее бедрах, затем он взял ее правую руку и, перевернув, внимательно разглядел ладонь. Она больше не носила повязку, и волдыри быстро заживали. Хотя ладонь еще болела — когда он провел по ней большим пальцем, едва касаясь, стало даже приятно.
— Мне очень жаль, что так случилось, — сказал он.
Шей разглядывала их руки — белую и тонкую рядом с загорелой и большой. Перчатки на правой руке не было, и клеймо ярко выделялось на коже, но Рейф не пытался спрятать его. Словно для того, чтобы не забыть о нем или подвергнуть испытанию Шей.
Шей ненавидела это клеймо за то, что оно с ним сделало. Она опустила руку на его запястье и пробежала пальцами по выжженной букве. Ей захотелось принять на себя часть той боли, которую он испытал, когда к его руке приставили раскаленное железо.
Она поднесла руку Тайлера к своему лицу и прижалась к шраму щекой, удивляясь, что он позволил ей это. Она взглянула ему в глаза — в них, как всегда, сквозил холод, настороженность, выжидание. Она приблизила к руке губы и поцеловала шрам, словно это была печать, достойная уважения, а не уродливый знак.
Рейф крепко обхватил ее пальцы, а затем снова прижался к ее губам, и было в этом поцелуе, поглотившем ее, и отчаяние, и любовь, и злость.
Шей не поняла, правильно ли она поступила, не пытается ли он наказать ее, или забыть, или… или, вопреки самому себе, он все-таки к ней неравнодушен.
Она хотела заставить его позабыть все невзгоды, всю боль и страдания. Она хотела похоронить прошлое, пусть даже совсем ненадолго.
Обо всем этом она пыталась ему сказать своим поцелуем. Казалось, она всю жизнь ждала этой минуты, стоило ему прикоснуться к ней или встретить ее взгляд подозрительными, недобрыми глазами.
Поцелуй стал более страстным, он почувствовал ее готовность отдаться ему, когда она потянулась к нему всем телом. Его язык больше не был нежным, а жадно агрессивным, словно Рейф не был уверен, наказать ли ее или…
Или полюбить. Она поняла это по тому, как мягко скользили его пальцы по ее телу. Он обнял ее за талию и вместе с ней перевернулся так, что Она оказалась сверху. Шей ощутила его дрожь, и по всему ее обнаженному телу разлилось приятное тепло. Она все крепче и теснее прижималась к нему, а затем оторвалась от его губ и начала расстегивать ему рубашку. Ей хотелось ощутить прикосновение его кожи. Ей хотелось устранить все препятствия.
Освободив Рейфа от рубашки, она начала ласкать его грудь, гладя вверх и вниз, точно так же, как он это делал с ее телом. Почувствовала, как он затрепетал и напрягся. Шей склонилась и, не ведая стыда, провела языком по его груди снизу вверх.
— Господи, Шей, — прошептал он.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты вкусный? — спросила она, улыбнувшись про себя, когда увидела, как он изумлен.
Она принялась целовать его шею, легко касаясь ее губами, наслаждаясь солоноватым вкусом. Такая раскованность была ей совершенно чужда. Шей даже не понимала, откуда она знает, что нужно делать. Просто знает — и все. Она обрела уверенность в том, что соблазнительна, особенно когда увидела, как он безуспешно пытается погасить желание, горящее в его глазах, спрятать неприкрытое удовольствие.
Он застонал, и его руки потянулись к застежке на брюках. Она слегка приподнялась, с тем чтобы расстегнуть их самой и спустить ниже. И тогда между ними уже не стало преград и он крепко прижался к ее разгоряченным бедрам.