Рейф снова перекатился так, что оказался наверху, его тело зависло в нескольких дюймах от нее.
На секунду Шей сковал страх, как будто в ней пробудилось то, что она не могла обуздать. Затем он нагнул голову, слегка касаясь ее лица губами, очень сдержанно. Его тело тоже опустилось, и она почувствовала, как он начал медленно овладевать ею.
Страх растаял, уступив место желанию, мучительной потребности узнать, что последует за этим. Боль наступила настолько внезапно, что она не сумела сдержать вопль.
— Господи! — вырвалось у него, и он замер в нерешительности.
Но несмотря на боль, желание не покинуло ее, а все росло и крепло.
— Не останавливайся, — прошептала она. Но он не послушался, терзаемый сомнением.
— Прошу тебя, — взмолилась она.
Что бы там ни было, она жаждала продолжения. Он снова начал двигаться, даже медленнее, чем прежде, и его губы осыпали ее лицо быстрыми ласками. А потом боль пошла на убыль, вытесненная потоком восхитительнейших ощущений.
— О Рейф, — прошептала она, потрясенная тем, что с ней происходит.
Ее тело вдруг начало двигаться, подчиняясь ритму его движений. Потом она перестала думать и могла только чувствовать. Чувствовать, чувствовать и чувствовать. И стремиться отдать. Ей хотелось отдать ему радость, и счастье, и умение забывать. Ей хотелось превратить все плохое в нечто удивительное.
Внезапно внутри нее произошел бурный взрыв. Тело сотряслось от удовольствия, которое не кончалось, а все нарастало, пока ей не показалось, еще секунда — и она больше не выдержит. Шей закрыла глаза, пораженная свершившимся чудом, и ощутила, как его тело расслабилось и он опустился на нее, удовлетворенно вздохнув.
Через несколько секунд он пошевелился, переложив ее на бок так, чтобы больше не давить своим весом. Его рука коснулась ее щеки с такой нежностью, что ей показалось, она может в эту секунду умереть от счастья.
— Я… — он замолчал, слова давались ему явно с огромным трудом, в них сквозило сожаление. — Я не знал… что ты была девственна.
Она не нуждалась в подобном извинении. Часть радости исчезла. Конечно, он не думал, что она девственница, раз она так отвечала на его ласки, или, возможно, из-за того, что она дочь Рэндалла. Но его признание отозвалось болью. Шей чувствовала, как краснеет от унижения. Но тут Рейф вновь коснулся ее щеки.
— Не надо, — сказал он. — Просто я никогда… я никогда раньше не был с девственницей, — неловко договорил он. — Проклятье! — добавил он. — Этого не должно было случиться.
— Есть много такого, чего не должно было случиться, — медленно произнесла она, — но мне кажется, к нам это не относится.
Он отодвинулся, нарушив единение их тел, но взял ее за руку и крепко сжал пальцы. Глаза его были закрыты, словно он хотел вычеркнуть из памяти все случившееся.
Минуты ей показались часами, а потом, так и не открыв глаз, он хрипло произнес:
— Это ничего не меняет.
Все прошлое унижение Шей не шло ни в какое сравнение с теперешним.
— Ты думаешь?..
Она не смогла закончить предложение. Не смогла найти слов. Ей была невыносима мысль, что он решил, будто она продается ради спасения отца или самой себя.
— Наверное, тебе просто стало любопытно, каково это быть с мужчиной, который десять лет пробыл в клетке? Господи, я даже не мог предположить…
Голос полный горечи осекся, и она поняла, что он винит себя за все случившееся, и эта вина заставляет его обрушиваться на нее.
— О Рейф, — прошептала она, — неужели ты не понимаешь, что я сама хотела?.. И если после всего я стала… шлюхой… значит, так тому и быть.
Он погрузился в такое долгое молчание, что она даже засомневалась, слышал ли он ее слова.
— Почему? — спросил он. — Почему?
Она поняла, что он имел в виду: почему она захотела его — осужденного преступника. Ее рука легла ему на грудь.
— Не знаю, — солгала она.
— Я не верю в дары. Последним подарком, полученным мною, были кандалы. Сержант, который сопровождал меня в тюрьму, сказал, что это мне подарок от армии.
Он замолчал, и она поняла, что он вновь переживает ту минуту. Шей было очень больно за него.
— А что твои родные? — спросила она.
До сих пор он ни разу не упомянул о своей семье.
— Убиты команчами, когда я был ребенком, — ответил он бесстрастным голосом, который, как она теперь знала, скрывал кипение чувств.
— А ты? — продолжала расспрашивать она.
— Меня взяли в плен, освободили через несколько месяцев. — Он пожал плечами:
— Если это можно назвать освобождением.
— Сколько тебе тогда было лет? — спросила она, ужаснувшись.
Опять пожатие плечами.
— Шесть. Семь.
В его взгляде появился знакомый холодок, и она догадалась, что он опять спрятался в скорлупу.
Рейф дал понять, что больше не собирается говорить о себе. Он все еще крепко сжимал ее руку, но ей показалось, что он даже не сознает этого. Ей хотелось коснуться его по-другому, но она опасалась, что он не правильно истолкует это и совсем отодвинется. Поэтому она ждала в напряженной тишине, нависшей между ними.
Он первым нарушил молчание:
— Расскажи мне о Бостоне.
— Рассказывать особенно нечего. Я уже говорила тебе, что делала шляпки, — неохотно ответила она. Все же ей было приятно, что он не прибегнул к обычному молчанию, которое всегда следовало за любой минутой теплоты, возникшей между ними. — У моей матери было маленькое шляпное ателье. Я придумывала фасоны.
Наступила долгая пауза. Он мало интересовался ее прошлым. Видимо, ему было достаточно, что она дочь его врага. Он не хотел знать больше, поэтому ее удивило, когда он спросил: